Skip to main content

Судьба казака


 |  Выбор читателей

«Ны знаю, шо манэ тоди товкнуло, - казав батько, - но я поднявся и закрычав шо було духу: «Братцы, козакы, станышники! Негоже басурманам зады показувать! Впере-е-ед!» И поднял свой взвод в атаку... Поднялись и остальные ... Турки дрогнули и начали отступать... 

О своем отце рассказывает Стрельченко Николай Павлович, 1920 года рождения

Мий батько - Павло Федосеевич, як и уси стрелкы из старого рода полтавских козакив. Мама, Фекла Фаддеевна Кононенко, стала его невестой в 1917 году, после революции, когда лыхый козачий хорунжий, бывший командир взвода пластунского батальона, вернулся из Армении, с турецкого фронта в свою ридну станыцю, в свою хату и свий куринь.

Стройный, с офицерской казачьей выправкой, лихо закрученными усами, в кителе, якый через усю грудь украшало четыре Георгия и пять медалей - полный бант, таким я его запомнил по фотографии, яка тайно и бережно в советские времена довго хранилась в нашем роду.

- Настоящий казак, не стыдно за него Павлу Стрелку, — поговаривали станичные старики. Да и Фекле повезло. Хороший хозяин будэ.

Поначалу молодые жили на подворье у деда... В его хозяйстве было четыре пары коней, пять коров с приплодом, овцы, козы, птица, пасека, сад - так жило тогда большинство казаков в станице, у которых были дружные семьи и крепкие руки.

Развернуть свое хозяйство отцу сразу не пришлось - помешала гражданская война, поделившая людей на белых, красных и зеленых. По разным фронтам он мотался с братом Артемом до самого 20-го, и колы побачилы, шо дила нымае и усэ идэ к погибели - вместе с медведовцами, платнировцами, мышастовцами и дядьковчанами повернули коней в сторону своих станыць.

Новая власть сразу начала разборки - хто дэ був и шо робыв, який чин и скилькэ царских наград було... Ны забулы и батька...

Уже в начале 21-го конный красноармейский конвой погнал его, Горбаня Тараса, Каун Михаила, братьев Ковган - Григория и Якова на Тимашевку...

Через несколько месяцев все вернулись, а он, дав знать аж из Бутырской тюрьмы...

Потом он расскажет своей родне о сырой и душной камере, где содержали больше тридцати офицеров разных чинов так называемой бывшей царской армии. Там были и дворяне, и казаки, и гвардейцы конвоя Его Императорского величества, офицеры из Крыма и Кубани. По рассказам, большинство георгиевских кавалеров... Издевались и пытали почти каждый день, и было непонятно - за что... Кормили полусъедобной баландой, а иногда «угощали» отварными конскими головами... Бывало, вызывали с вещами, и было понятно куда и зачем. Молча, по-братски обнимались, понимая, что эта очередь в ожидании конца наступит для каждого...

Вызвали и отца, долго водили по кабинетам, потом вручили сопроводительную бумажку на волю...

«Вышел за ворота Бутырки, в якой пробув почти пивтора года и от свижого воздуха, разноголосья жизненной суеты, на якый-то миг сразу отетерив, оглох, прошел немного, стал на колени, перекрестывся, припал к земле и заплакав...», - так вин сам росказував...

Потом, уже дома, он узнает, что его спасителями булы земляки-станичники, казаки его пластунского взвода и батальонный писарь казак Федор Голубка.

С детства, в отличие от моих братьев Василия и Дмитрия и трех сестер - Марии, Галины и Ольги, я был более шустрым, пронырливым и умел, между прочим, подслушивать то, о чем говорили старики только между собою. Батько был осторожен в разговорах. Время было такое, что «зашпоры» от Бутырки, как он повторял часто, остались у него на всю жизнь... В основном по Рождественским и Пасхальным праздникам у нас собиралась вся родня Стрелкив, соседи, кумовья. Тогда, в старину, родычалысь почти до пятого колена, почитали стариков, держались вместе и помогали друг другу. Это теперь дожили до того, что о двоюродных зачастую говорят: «А хиба це родня?».

Я надолго запомнил, что мои дядьки Алексей, Артем и брат отца Семен служили разведчиками во 2-й сотне Второго Черноморского полка и тоже вернулись домой с Георгиевскими крестами и медалями.

Батька призвали на Кавказ в Армению, где он проходил службу в 4-м пластунском батальоне. Там его встречали станичные казаки Синчук Гурий, Белоус Иван, Хахуцкий Никон и писарь Федор Голубка.

Когда он закончил учебу в полковой школе и получил погоны подхорунжего, грянула война 1914-го года. Западная Армения, Турция, горы, Эрзерум, Саракамыш. Эти слова часто слышались из его уст...

В одном из первых наступлений полка, куда был передан Кубанский пластунский батальон, сложилось трудное положение... Батальон нес потери. По цепи передавалось: убили того, того, того..., потом пронеслось эхом: «Не кланя-я-ять- ся-я турку!» Потом снова: «Командира у-би-и-ло-о!». Батальон остановился...

«Ны знаю, шо манэ тоди товкнуло, - казав батько, - но я поднявся и закрычав шо було духу: «Братцы, козакы, станышники! Негоже басурманам зады показувать! Впере-е-ед!» И поднял свой взвод в атаку... Поднялись и остальные ... Турки дрогнули и начали отступать... В это время с флангов ударили казачьи кавалерийские сотни... Это была победа!

Где это было, я не запомнил. Первого Георгия IV степени ему вручал в расположении части царь Николай II. «Тоди вин був с цесаревичем, хлопчиком так годкив с четырнадцать».

Небольшой лес. Под прикрытием легкого рассветного тумана взвод разведки хорунжего Павла Стрелка, выследив турецкий наряд, без потерь быстро расправился с ним, а двух офицеров доставили в штаб полка. В этом бою отличился сергиевский казак Сазон Латиш. «Це був черт, а ны козак. Нэзнав ны страху, ны усталости...».

То, что рассказали пленные и добытые документы, имело для предстоящей операции особую ценность, и командование представило хорунжего Павла Стрелка к Георгию I степени, а Латиша - к четвертой.

За длинным столом сослуживцы вспоминали не только боевые эпизоды прошедшей войны...

Во взводе отца выделялся своими способностями сергиевский казак Алексей Вовк - «дуже велыкый трепач и баландист». «Сегодняшние телевизионные бабки не шли бы с ним ни в якэ сравнение. Тогда без микрофона он мог уморить от хохота целый полк перед самым наступлением. Бывало старший офицер: «Павел Федосеевич, отпусти Вовка, хай почудит...».

Вспоминая Вовка, все смеялись, а потом батько спочинав свою любимую:

 Запряжу я конив тройку,

Конив вороненьких,

Тай пиду же догоняты

Годы ж молодэнькы...

И тогда басы подхватывали:

Ой, верниться мои годы

Хоть на час да в гости...

В компании всегда був здоровый такый козак - Ткаченко Павло Фомич.

Напротив него обычно усаживался Ефим Синчук - козак поменьше и послабее, но после второй рюмки всегда просил: «А ну, Павло, ударь манэ!».

Павло молча поднимался, хряп через стол - и Юхым кувырком.

Поднимаясь, Юхым, как ни в чем не бывало всегда запевал басисто, тревожно:

Уставай, казаче,

Годе тоби спаты...

Орда наступав,

Хоче табэ взяты...

А потом гулял лучше и быть не надо...

Со временем дед Павло помог батькови построить турлучную хату под черепицей, выделил корову, коней, птицу... В степи на своем наделе под Дядьковской поставили добротный курень. На меже с Хахуцким Николаем вырыли колодец, вместе семьями пахали, сеяли, убирали... Зерна было не дюже богато, но всегда с избытком, хватало на наших восемь едоков. А когда дед Павло отдал и свой пай - работы добавилось, за день вымаривались дюже здорово и батько, и маты, и кони... Я тилькэ сейчас представляю як им було важко... Но батько никогда не падав духом: «Будэмо трудыця, и бог пошлэ прыбудок и счастя, абы ниякий грец не мешал».

Но греци в образе людей уже придумали сплошную коллективизацию, и социализм развернутым фронтом пошел гулять по единоличным межам.

Арестовали дядю Артема и закрыли в комнате стансовета, яку называли народной тюрьмой для свого народа... Забрали отца, как царского офицера и крайне политически ненадежного элемента. Приехали свои греци из станичного комсода и четыре огромных закрома с зерном вмиг опустели... Из хаты нас выгнали и повесили замок. Мать плаче, а мы возле нее все шестеро, як курчата...

«Ны прычитай и не скули, на Соловки потопаешь». Шо такэ Соловкы мы, конечно, тогда не знали, но по тихим рассказам взрослых мы понимали, что это что-то страшное...

И тогда дядя Лука Стрелко заризав кабанця и отвиз в Тимашевку, в тюрьму... Батю и дядю Артема выпустили... Снова похлопотав за него и станичный писарь, однослуживец Федор Голубка. После этого дядя уехал куда-то в Адыгею и долго не появлялся, а отцу посоветовал: «Уходь, Павло! Все равно сгноят...». Мать собрала сумку, и однажды под покровом ночи он ушел в сторону Старомышастовской. Но уже через месяц вернулся: «Не могу, мать, без детей, жалко вас. Если и убьют, так хоть рядом, будет кому помянуть и заплакать».

Строительство колхоза шло полным ходом... Новая коллективная власть ездила на лучших экспроприированных рысаках Сазона Латиша и Луки Заярского. Двадцатипятитысячнику Винярскому достался строевой конь дяди Артема... Вин, барбасюга, не знав, шо такэ кинь для козака, гонял его без передыху до Кореновки и назад, пока не порвал ему связки... Бедный Орлык пришел ночью к воротам в родную конюшню, дэ за ным всегда приглядалы як за дытыной...

Когда в казачьих хатах за два года повыгребали все, что можно было есть - наступил голод 1933-го года. Без еды люди долго не жили. Вымирали семьями. У отца опухли ноги... Все, шо вин мог добуть — отдавал нам, а матери часто повторяв: «Ты ешь, умрешь и нам усим конец будэ...».

В поисках еды мы бродили по обмельчавшей речке, добирались до бывшего Соляникового сада. Еще оставалась полуразбитая часовня, затянуло ряской и рогозом озерце, де колысь плавалы лебеди. Стояли полусгнившие орехи и одичавшие яблони... В земле находили луковицы просурэнцив - жовтенькым цвитут и вкусни таки! Особую радость доставляли нам полянки, поросшие полуныцей — дикой клубникой.

Як-то под вечер, я и мой брат взялы чувальчикы и через огород пошли на ферму, где остался бурт сахарной свеклы... Люди с мешками сновали туда-сюда с оклунками за плечами. На обочине дороги в разных позах лежали мертвые... У бурта собралось десятка полтора станичников. Некоторых я знал - Федор Слюсаренко, Клим Кононенко. Каждый пытался отбросать сгнившие буряки и добраться до свежих... Заметив нас, Федор Ткаченко взял меня за плечо: «А, ну лезь в дырку, там хорошие буряки!». Я быстро юркнул в темную пустоту бурта и когда почувствовал, что сижу на мертвеце - закричал с переляку: «Тут чоловик!». Вытащили сначала меня, а потом мертвого и тут же принялись наполнять мешки... У старших, да и у нас подростков, в то время постоянный голод, от которого на наших глазах умирали сверстники, грудные дети, молодые и старики, соседи и родычи — порождал не только чувство страха. Рядом с ним жило и устойчивое безразличие к человеческим смертям.

С нашего края людей свозили на кладбище на гарбах с драбынами. Мажар тоди ны було. Воны появились аж после войны. Всю цю компанию власть поручила Степану Бундюку и сопровождающим рабочим от стансовета. За це им давали по баночке кукурузной муки... Хто с голода соглашался на цю работу - ели ту муку сразу сырую... Надо было бачить их глаза. Я их помню до сих пор...

Многие из моих родичив Стрелкив, шо часто собирались в нашей хате, остались в тех проклятых ямах — Алексей и Алешка Стрельченко - у них хлопци Яшко, Васыль, дивчат трое, матэ, батько, Стрельченко Федот. Рядом Силкы - семь братьев було и одна сестра — усих не стало. За мисяц голод задушыв увэсь их род... И таких було в станыци нимало...

Та же страшна участь подстерегала и нас. Но в одночасье батько пошел за сарай, полез на камышовую крышу, разгреб мох и достал железную банку, добротно закутанную в промасленную тряпку. Раскрыл ее, достал два золотых Георгия, положил на ладонь и подошел к иконостасу: «Просты манэ Господи за то, шо выбрав на свити долю таку. Ны про сэбэ думаю, за дитэй моих...». И отрубав от одного креста четвертую часть с проушиной, завернул в платочек, и уже на следующей день со станции Видмидивка поезд повиз его, маму и манэ на Краснодар в торксин. Дывлюсь - конфеты - 5 коп., 10 коп. килограмм... Закупщик попробовал кусочек креста на зуб. «О, это червонное золото...». Домой мы везли муку, крупу, сахар и еще чек остался - когда надо - доберем. Дали и справку, а то наш станичный комсод мог все это отнять... И так, раз от разу, он рубав ти кресты, оставляя в торксине...

«Все равно бог баче, - казав батько, як бы соби в оправдание. Ны свою славу я продавав. Я дитэй спасав...».

В колхоз вступил в 1934 году и работал качественником - была тогда така должность - следить, чтобы все правильно и качественно пахалось, сеялось, убиралось, молотилось... Люди еще не оправились от голода... Пшеница восковой спелости. Кто в степи - натрут в ладонях и едят. Домой взять - ни дай Бог! Лена Пастухова сорвала с десяток колосков и за пазуху... Мамка больна... Остановили объезчики... Судом определили 9 лет каторги. А ей еще и двадцати годков ны було... Так десь и загынула...

В поле мы, подростки, были всегда с батькамы и обычно подвозили на лошадях воду к тракторам.

Во время сева я как-то незаметно набрал в карман пшеницы и принес домой голубям... А тут батько... Заставил собрать по зернышку, отнести в бригаду, рассыпать по полю, где сеяли и позагортать ногами... Вот так он нас все время держал в уздечках пока и не повырастали...

Во время немецкой оккупации его вызвали в полицию и предложили быть комендантом, на шо вин категорично сказав: «Кому вы, хлопцы, цю чудну должность предлагаете? Ны може такого буть шоб Россию запряглы. Прыйдэ конец цему, а потом вы куда со своими оглоблямы?».

Весна 1955 года наступила рано... Все в станичном округе ожило, зазеленело, зацвело и в этом весеннем убранстве маленькая турлучная хата, крытая «бубновой» черепицей, начавшаяся клониться на один бок, казалась причудливым сказочным домиком.

Фекла Фаддеевна возилась у печки, вымешивая пасхальные куличи... На столе, на вышитом рушнике разноцветные яйца, пирожки, хворост, приготовленные для освящения...

Павел Федосеевич уже несколько дней не поднимался с кровати, которая стояла впритык к стенке так, что виконце своим узким подоконником касалось ее середины... Через перекрытия стекол виднелся кусочек голубого неба и бело-розовая ветка цветущий вишни...

Он умер тихо на 67-м году от роду...

P.S. Из Краснодара в Сергиевскую приезжал внук П.Ф. Стрельченко - Сергей... Он привез показать Георгиевские кресты прославленного деда - III и IV степени, которые тот до последнего дня хранил в той самой хате под верхним наличником входной двери.

К тому времени пришло письмо из Российского государственного военно-исторического архива... «...на Ваш запрос сообщаем,... согласно приказу по 1-му Кавказскому армейскому корпусу от 29 марта 1915 года № 95 старший урядник 4-го Кубанского пластунского батальона Павел Стрельченко награжден Георгиевским крестом IV степени № 214909».

Как следует из приказа по 5-му Кавказскому армейскому корпусу от 9 июля 1915 г., № 33 П.Стрельченко награжден Георгиевским крестом 3-й степени № 23279 «За то, что 12 мая при наступлении на занятые неприятелем окопы, примером личной храбрости ободрил и увлек за собой нижних чинов своего взвода».

Из приказа по 3-му кавалерийскому корпусу от 26 июля 1915 г. № 61 явствует, что П.Стрельченко награжден Георгиевским крестом 2-й степени № 6912 «За то, что 8 июня, при взятии сильно укрепленных неприятельских окопов, под сильным ружейным и пулеметным огнем, примером личной храбрости ободрял своих подчиненных».

Других сведений о Павле Стрельченко в документах архива не обнаружено»...

За один год три подвига и три креста... Впереди еще два года той большой войны и непрерывных боев на Кавказском фронте, где казаки 4-го Кубанского пластунского батальона отважно сражались за Веру, Царя и Отечество.

Они принесут ст. уряднику П.Ф. Стрельченко еще один Георгиевский крест и чин хорунжего...

Слева, за воротами станичного кладбища, в сторону проезжей дороги - его могила - маленький продолговатый холмик, обозначенный крестом, сваренным по-простому наперекрест из двухдюймовой трубы колхозным электросварщиком за бутылку самогона... Неумело прикрепленная кем-то из родни фотография под стеклом означает, что здесь нашел свой последний покой герой России... Униженный и не признанный властью до сегодняшнего дня...

Надежда на удачу оправдалась… Спустя четыре года в документах того же Российского военно-исторического архива обнаружен приказ, в котором сообщалось, что «Старший урядник Кубанского пластунского батальона Стрельченко Павел Федосеевич награжден Георгиевским крестом I степени № 4958 «За мужество и храбрость, оказанные в боях с неприятелем 30 сентября 1915 года».

Михаил ТИМЧЕНКО. ст. Сергиевская.

 

Павел СТРЕЛЬЧЕНКО

Павел Федосеевич Стрельченко - казак станицы Сергиевской Кавказского отдела Кубанской области, в годы Великой войны (1914-1918) служил старшим урядником в 3-й сотне 4-го Кубанского Пластунского батальона.

На заключительном этапе Сарыкамышской операции сотни 4-го Кубанского пластунского батальона входили в состав частей, штурмовавших Бардусский перевал. 19 декабря 1914 г. пластуны захватили позиции противника, располагавшиеся на опушке Турнагельского леса, что позволило основным силам штурмовой колонны овладеть самим перевалом. За отличия в этом бою старший урядник Стрельченко был награжден Георгиевским крестом 4-й степени (№ 214909).

Георгиевский крест 3-й степени (№ 23279, по другим данным - 23274) и чин старшего урядника Павел Федосеевич получил за бои в Галиции. 12 мая 1915 г. противник прорвал наши позиции у села Корженицы. 4-й Кубанский пластунский батальон был брошен на ликвидацию прорыва. Стрельченко «в бою 12 мая 1915 г., при наступлении на занятые неприятелем окопы, примером отличной храбрости ободрял и увлекал за собой нижних чинов своего взвода».

Спустя месяц, в Буковине, старший урядник Павел Стрельченко отличился при прорыве австрийских позиций у Баламутовки и Ржавенец: «8 июня 1915 г., при взятии сильно укрепленных неприятельских окопов, под сильным ружейным и пулеметным огнем, он примером отличной храбрости ободрял своих подчиненных». За этот подвиг его наградили Георгиевским крестом 2-й степени (№ 6912).

В конце сентября 1915 г. частям 1-й Кубанской пластунской бригады было поручено закрыть прорыв у села Кошиловцы. 30 сентября 1915 г. казаки атаковали противника. «Батальон, [...] несмотря на 25-верстный переход, совершенный накануне, и на проведенную ночь без сна, прошел с боем 12 верст. Пластуны взяли в плен 5 офицеров и до 150 нижних чинов противника, захватили 3 пулемета, много снарядов, оружия и патронов. Задача была выполнена. Дальше продвигаться батальон не мог, так как люди совершенно выбились из сил», - так описывались эти события в Журнале боевых действий 4-го Кубанского пластунского батальона. В бою под Кошиловцами погиб командир 3-й сотни хорунжий Красовский. Несмотря на гибель командира, казаки продолжили атаку и успешно справились с поставленной задачей. За отличие в этом бою старший урядник Стрельченко был награжден Георгиевским крестом 1-й степени (№ 4958).

"Кореновские вести", №7 от 14 февраля 2019 года

pegi12.jpg