Учительские рассказы Светланы Медведевой
Игра в зелень
«Не рвать, не щипать, вашу зелень показать!» -- шептали губы моего друга Юрки с последней школьной парты у окна.
Я отвечала у доски историю создания «Капитанской дочки» моего любимого Александра Сергеевича Пушкина. Учительница Евгения Петровна Киселёва внимательно смотрела на меня. Что делать? Вечный вопрос. Проигрывать я не любила… И тут на моё счастье в классную дверь постучали. На пороге стояла дежурная: «После этого урока срочное совещание в учительской!». «Спасибо», – ответила наша классная руководительница, преподаватель русского языка и литературы, которой я кланяюсь по сей день за романтическое, насыщенное знаниями и строгое ведение уроков. (Настоящему педагогу светлая память!). Этих секунд, когда общее внимание несколько рассеялось, хватило, чтобы торжествующая улыбка на лице моего друга превратилась в извинительно-скорбную. «Не рвать, не щипать?». Моя рука мгновенно вынула из большой пушистой косы, вплетённую ранее туда зелёную травинку. Вплести её назад я, разумеется, не успела и бросила былинку за чёрный штапельный фартук, на котором гордо блестел комсомольский значок.
Вся эта картина всплыла у меня в памяти, как только моя внученька Варенька вся в слезах, как в дождевых каплях, влетела в дом. Лицо мокрое, глаза красные и широко от страха раскрытые, тонкие косички поникли, словно их только что выловили из речки, дыхание сбилось, и даже подол платьишка был мокрым: видно им нос вытирала по «высоким» правилам этикета. «Господи! Что стряслось? Кто обидел? – закричала я, бросилась к Варюшке и прижала её, всхлипывающую, к себе…
Когда мы обе немного успокоились, умылись и присели за кухонный стол, полный всяких вкусностей, внучка начала рассказывать: «Меня – нет! Меня – нет!», – всхлипывая, прошептала она. «Как это?», – удивилась я. «Мы играли во дворе в цветы. Наташа – моя подружка, сказала, что она – роза и стала около куста роз. Я хотела сказать, что я – лилия, но Зина опередила меня. Витька закричал, что он – жасмин, а так как в этом углу двора не было больше кустов, мне пришлось сорвать одуванчик. Я – одуванчик! Но тут противный мальчишка подул на мой «воздушный шарик», и пушинки разлетелись. «Вари нет! Варя проиграла» – запрыгали все от радости. «Вот… Меня нет?», – уже вопросительно переспросила внучка.
«Есть! – уверенно и строго ответила я, – и ты будешь долго-долго в цветы играть и в другие игры. А когда станешь взрослой, мамой, будешь заплетать косички своей дочке. А потом бабушкой будешь угощать родных внучат оладьями и блинчиками, ватрушками и пирогами…».
И вдруг у бабушки из глаз брызнули слёзы. «Бабуля! Что случилось?», – взволнованно спросила девочка. Бабушка ничего не ответила. Да и что она могла объяснить пятилетней девчушке про её взрослую жизнь… и про свою почти прошедшую…
«Не рвать, не щипать, вашу зелень показать!»…
Разлад
Пришла внучка в гости к бабушке…
- Садись, внученька, оладушки вот с вишневым вареньем поешь!
- Не хочу!
- Лучше сказать: «Спасибо, я сыта».
Пауза.
- Как занятия в школе?
- Нормально.
- Какие отметки по алгебре?
- Всякие ...
После паузы.
- Тройки и редко четверки.
- А по русскому языку?
- Чаще 4, чем 5.
- Я в твои годы, точнее все 10 лет в отличницах ходила.
- А я не хочу.
- Скажи честно: не могу.
- Нет, не хочу.
- Почему?
- Надо много читать, учить, заниматься.
- Мочь – себя превозмочь. Ты, дорогая внучка моя, значит ленишься. А лень – мать всех пороков, знаешь…
Помолчали.
«Я пойду», – грустно сказала девочка.
Хлопнула входная дверь.
Гречневая шапочка
Гречневая каша ― матушка наша, а хлебец ржаной ― отец наш родной! - приговаривала бабушка, выкладывая внуку на тарелку дымящуюся и пахучую гречневую кашу.
- Расскажи мне, бабуля, сказку, -- попросил ласково и как-то жалобно внук.
- Что, опять? Вечером сказывала, а утром ― новую? Тебе, дружок, пошёл седьмой годок. В долину сказок ты ходок. Пора желания менять ― сам должен сказки сочинять! И смешливым голосом добавила:
- Али мало каши ел?!
Мальчик внимательно посмотрел на еду перед собой и... начал медленно говорить:
- Жила-была Гречишная семья. Папа Гречневое зерно носил чёрную шляпу. Мама Гречневое зерно любила надевать свой тёмно-серый берет, а их сын Гречневое зёрнышко не расставался с чёрненькой шапочкой...
- Славно! Дивно! Дальше-то что? – подбодрила сказителя бабушка.
В соседнем доме с Гречишной семьёй жила семья Рисовая. У них всё было светлое: рубашки, платья, брюки, сандалии и... белые шляпки в придачу. Если Гречневое зёрнышко забегал в гости к Рисовым зёрнам, он всегда снимал свой головной убор, помня совет мамы. А вот сегодня, когда ко мне пожаловал, забыл снять...
И бабушкин внук вежливо отодвинул на край тарелки с голубой каёмкой Гречневое зёрнышко в чёрненькой шапочке.
Третье чудо
- И не буду есть суп, и каши не хочу... И всё равно вырасту большим, - затараторил чуть ли не с порога внук.
Но в щёчку бабушку чмокнул и поздоровался по-нашенски, а ещё ― как древние индейцы – носами. Но бунт назревал.
- И не надо! -- неожиданно согласилась бабушка, судорожно перебирая в голове все известные ей педагогические приёмы. И вдруг хитро улыбнулась, так как вспомнила не раз испытанную и проверенную на себе мамину мудрость.
- Хорошо, серебряный мой, - продолжила бабушка. - Ты не хочешь кушать отдельно кашу, яйцо, суп. А если я это всё смешаю в одно блюдо, попробуешь? Не побоишься? Сколько пальцев на руках, столько и частей в этой еде... Договорились?
Пятилетний мальчик посмотрел на свои руки и недоверчиво переспросил:
- Неужели десять?
- Именно. Считать ты будешь, готовить ― я, а лакомиться ― вместе.
- Ладно... - заинтригованно согласился внук.
И работа закипела: яйцо, кефир, соль, сода, пшённая каша, варёная картофелина, тёртое яблоко...
- Не сбился ещё? Вот это и то добавлю, а теперь отвернись, пожалуйста, на пару минут. Начинаются чудеса!
Ромка нерешительно отошёл от стола и прижался носом к оконному стеклу.
- Посмотри, какая красота! - почти сразу же воскликнул он. - Я раньше такого не видел! Наверное, это северное сияние. Помнишь, бабуля, мы читали о нём в книжке...
- Разумеется, мой золотой! Прямо с полюса Умка тебе привет посылает? -- сострила бабушка, переворачивая оладышек на сковороде. А потом добавила негромко:
- Ну и фантазия у ребёнка!
Но так как никакого ответа не последовало, любопытство взяло верх, и женщина бросила взгляд в окно...
Там действительно что-то мерцало. В небе, как в детском калейдоскопе, таяли, проявлялись и снова рассыпались на осколки радужные цвета, перекатываясь слева направо и справа налево. Пляска красок завораживала. Дыхание само собой затаилось, словно можно было не только увидеть чудо, но и услышать его.
- Очень похоже на полярное, – удивлённым шёпотом произнесла бабушка. А блестящие, чуть размытые рисунки вдруг потускнели и исчезли. Ещё несколько мгновений двое неотрывно смотрели на небосклон и ждали, ждали. Но, когда они взглянули друг на друга, их широко открытые глаза сияли.
Казалось, сама природа радовалась, что подарила необычное для южного края удивительное явление славным любящим сердцам ― старому и малому.
Выигрыш
Видно, на роду написано, что больше приходилось мне плакать горючими слезами, долго и солоно... Нет, были, конечно же, счастливые моменты, когда глаза тоже оказывались на мокром месте. Помню, как они блестели на первом комсомольском собрании во время исполнения Интернационала... Сквозь нежные слёзы я смотрела на своего первенца-сына. Многие испытывали подобные чувства рядом со мной, просто они оказывались сдержаннее меня.
Но однажды случилось следующее. Учила я внука - первоклассника играть в шахматы. Объясняла и показывала, какая фигура чего стоит, куда ходит и чем может стать пешка, ежели доберётся до пределов противника.
Наши шахматы несли с собой другую информацию: ими играли прадед ― ветеран Великой Отечественной, дед и бабушка, дядя и старший брат, их товарищи. Так, на внутренней стороне нашей шахматной коробки было написано: «Возьму чехол я синий бархатный и выну старенькие шахматы. На поле выберутся бравые слоны ― и левые, и правые...» Внук внимательно слушал. Мы играли, я возвращала ему ходы, настаивала на исполнении с первых шагов известного правила: тронул ― ходи, училась вместе с противником смотреть на два ― хотя бы! - хода вперёд. Не хочу сказать, что поддавалась, но, признаюсь, создавала патовые ситуации, сводила на ничью и помогала внуку проиграть самому себе с честью, используя такой приём: «Сыграю в шахматы я сам с собой. То с одной стороны, то с другой стану молча к доске подходить, мысль свою постоянно будить. Я рокировкой сменю ход игры, чтоб себя обмануть до поры. Проведу виртуозный гамбит ― у врага всё к чертям полетит...»
Прошло немного игровых вечеров, и вот как-то в сентябре я «зевнула», но собралась, напряглась и... проиграла. Пожала руку своему юному сопернику, расцвела улыбкой, и на неё покатились крупные, светлые, горячие слезинки. Внук опешил и бросился утешать меня: «Ну что ты, ба! Другую партию выиграешь, у тебя такой опыт...». Я поцеловала внука сразу в обе макушки и добавила: «Проиграла я по всем правилам. Твоя победа законная. А слёзы мои – это слёзы радости!». И вдруг услышала хрипловатый шёпот: «Разве от радости плачут?!».
Седина
Собрались мы как-то с внученькой моей сказку её любимую перечитывать: «Варвара-краса – длинная коса»… Только уселись поудобнее, книжку открыли, а внучка меня спрашивает:
- Буся, а правда ли, что с косой своей ты всю жизнь маешься?
Я засмеялась:
- Откуда же ты такое взяла, краса моя?
- Это моя мама вчера сказала. Мы пойдём с ней в парикмахерскую. Скоро ведь в школу. С косичками, мол, чего возиться – заплетай, расплетай, ленточки гладь. А так – причесалась, и всё. Никакой мороки!
И девочка вопросительно посмотрела на меня.
- Действительно, коса требует ухода. «Купаю» я её в кипячёной воде. Эта привычка укоренилась с первых послевоенных лет. Жили мы в сухой местности. Дожди редко выпадали, и жители собирали воду, хранили её в чанах, бочках, кастрюлях и вёдрах, кипятили. Потом вырыли колодцы. Наша семья переехала в город. Моя мама, твоя прабабушка, посоветовала привычку не менять: меньше хлопот с косой будет, да и расчёсывать волосы легче. Из длинных волос я после школы научилась разные причёски делать. Была и ещё одна причина. Завивка, укладка денег стоит, а жили мы бедно. Вот так. Поэтому меня украшали две пушистые тяжёлые косы.
- А моя прабабушка – это та женщина на фотографии рядом с прадедушкой в военной форме? – переспросила внучка и добавила:
- Красивая. Воротничок, большой, белый, ей к лицу. Смотри, какая короткая стрижка…
- Да, такая мода была в тридцатые годы, до этого в детстве моя мама тоже носила косы, а во время тифа пришлось остричься наголо. Я тебе рассказывала.
Внучка потрогала свои косички, отбросила их за плечи, посмотрела на меня и задала вопрос, который я много раз от своих приятелей и родных слышала:
- А почему ты, бабуся, не красишься? Не прячешь седину…
Сказала и сама покраснела, застеснялась.
- Ах, какой у нас сегодня женский разговор получается, дорогуша моя! – заулыбалась я и крепко обняла родное мне существо, погладила по плечу, положила одну косичку на грудь, тронула маленький завиток на лбу, поцеловала в щёчку будущую первоклассницу и, посерьёзнев, прошептала:
- Каждая сединочка мне дорога. У каждой есть своя история…
- Неужели у каждой?! Не может быть! Правда? Расскажи, пожалуйста! – и внучка закрыла книжку.
- Ну эта, например… Я силилась вспомнить, когда же появилась первая… Тогда, когда твой папа впервые очень серьёзно заболел. Высокая температура, подозрение на тяжелый диагноз… И я несла на спине твоего папу, он был в то время чуть постарше тебя, с четвёртого этажа на первый к «Неотложке», а потом на третий в больнице. Было два часа ночи. С больными детьми родителей не оставляли, я упросила врача… до утра. В шесть часов утра меня попросили уйти… твоему папе стало лучше, температура упала, а через несколько дней его выписали.
- А эта сединка?
- Эта? Твой папа служил в армии. Дело почётное – Родину защищать. Я ездила к нему в часть на морскую пограничную заставу. Сколько раз гостила, столько и сединок. Добавь ещё те сединки, что появились в дни, когда твоя мама оступилась…
- Ой, я много раз оступалась и прыгала на одной ножке потом, - возразила мне моя слушательница-вопросительница.
- Всё это намного серьёзнее у женщин, готовящихся стать мамами. Ну, а вот эта сединка – твоя. У тебя шрамик на ноге, а у меня серебряная паутинка на виске…
- Какая ты переживающая за всех… Значит, если не волноваться, седые волосы не появятся? – вкрадчиво задала свой вопрос моя умница.
- Не уверена, но что их меньше будет, это точно. Зачем переживать за птичек в снежную мокрядь? Подкармливать их. Зачем успокаивать тебя, когда ты плачешь? Зачем беспокоиться за маму, когда она поздно вечером возвращается с работы? Может быть, не надо?
Тут щёлкнул дверной замок, вошла моя невестка.
- Я с работы раньше отпросилась. Готова, доченька?
И Варвара-краса, пусть совсем не длинная коса, ответила:
- Нет, мамуля, извини. В парикмахерскую мы не пойдем. В школу я буду ходить с косичками.
Старший брат
Встречались мне на моём жизненном пути и на судьбинных перекрёстках добрые, отзывчивые и сострадательные люди. Кто-то помог выбраться из глубокого заснеженного оврага. Другой вытирал мои горькие слёзы в трудный горючий час, учительница Елена Александровна однажды просто накормила меня горячим супом с чёрным хлебом, Ольга Валентиновна предложила кров над головой… Всем я им до сих пор сердечно благодарна.
Слава Богу, долго были со мной мои родители, их тепло и заботу я ощущаю по сей день. Кто может обойти всю Вселенную за несколько секунд? Любой из нас, если обойдёт вокруг мамы и папы. Сколько раз я бегала около них, но об этом не думала. Большое замечается на расстоянии…
Более шестидесяти лет шагал рядом, даже если уезжал далеко-далеко, удивительный человек, родная кровинушка, мой старший брат Анатолий. Это он помогал маме пеленать меня в 1941 году, а потом со мной на руках прятался в кукурузных зарослях, а мама наша прикрывала собою нас во время налётов фашистской авиации близ Гудермеса и Грозного. Конечно, я узнала обо всём спустя годы по рассказам милого братца: «Нас мама собой прикрывала, а папа – страну в лихолетье». Брат был старше, всегда опережал меня на две семёрки. Других сестру и брата унесли болезни. В детстве я спрашивала маму: «Что было бы, если осколок разорвавшейся рядом бомбы попал в тебя…». Мама отвечала, и её голос в этот момент всегда дрожал: «Тебя подобрали бы другие беженцы». «Да икрикунья ты была отменная!», - широко улыбаясь, добавлял мой брат.
Сколько нового я узнавала от своего братушки, когда он заплетал мои непокорные косички, отмывал меня от сиреневых пятен шелковицы, ходил со мной на рыбалку. Сколько рыбы наловили, не помню, а как на крючок попалась—не забуду никогда. Своим братом я гордилась. Он хотел убежать на фронт, а колхозницы горного селения еле отговорили его: «Кто будет землю пахать? Хлеб каждый день нужен, особенно фронту. А фронт силён тылом». Так с четырнадцати лет брат мой работал в поле на тракторе… и сам чинил его. Вкус и запах керосина и мазута распознавал мгновенно в течение всей жизни, хотя занимался научно-педагогической работой.
В те далёкие военные и первые послевоенные годы брат учил меня грамоте, и не раз я называла его волшебником, когда он убирал (с помощью лезвия) вылезший за строчку «хвост» какой-нибудь буквы в моей тетрадке. Брат убеждал меня, что надо внимательно слушать радио – чёрную тарелку на стене, чтобы правильно говорить на родном русском языке. Потом мы вместе находили и исправляли поломки в радио- и электроприборах. Золотым рукам брата я говорю спасибо и сегодня, коль перегорают пробки, барахлит шнур утюга или искрит переключатель в настольной лампе. Чиню сама. В своё время всему научил меня мой старший брат, нередко посмеиваясь: «Ладно, садись, пацанка, смотри и запоминай!»
Мы взрослели и с замиранием сердца перебирали отцовские военные и мирные награды. Памятен высоконравственный поступок папы. Отказавшись от военной пенсии по инвалидности, он перевёл её на счёт детского дома, объяснив просто: «У моих детей есть живой отец, а за моих погибших фронтовых товарищей мне жить и работать».
Вместе с семейными реликвиями я храню и комсомольский билет моего братишки. Закончив с красным дипломом Краснодарский политехнический институт, Толюшка уехал на работу в Ленинград, но каждое лето проводил с нами на кубанской земле. Наставлял меня. Какую выбрать профессию, вопроса не возникало с первого класса. Только учительскую! «Любишь литературу и историю – прекрасно. А попробуй-ка поступить на факультет иностранных языков. Станет шире круг твоих познаний в истории и литературе других стран. Ты глубже проникнешься прелестями и особенностями русского языка…».
Увлечению музыкой мы с братом обязаны нашей дорогой мамочке. Она пела русские народные песни, и в семье все исполняли советские песни с большим подъёмом и неизбывной радостью. А как хлопали в ладоши станичники, когда я выводила тонким голосом на старой полуторке среди поля сахарной свёклы народные мелодии.
Позже мама познакомила нас с музыкальным репертуаром городского театра оперетты за те два года, что мы жили на улице Октябрьской в Краснодаре. …Вот бы снова вернуться в детство!
Серьёзной классической оперной музыке я училась по пластинкам. Их привозил из северной столицы мой добрый брат, а также книги, театральные программки, диафильмы… и барометр подарил однажды, который и сегодня сообщает мне погоду на завтра.
Сказкой наяву показалась поездка в славный город на Неве: памятник Петру Первому и Исаакиевский собор, умытый дождём Невский проспект и крейсер «Аврора», Смольный, Мойка, 12. Дворцовая площадь… Ожили шедевры Эрмитажа и Русского музея. Таинственной тишиной встретили меня залы библиотеки имени Салтыкова-Щедрина, где я с нескрываемым восхищением и гордостью за дорогого брата прочла в каталоге названия его научных работ. Очень жалею, что мы не смогли побывать на Кировском заводе (бывшем Путиловском): в 1917 году наша мама девочкой подносила там своему отцу и его товарищам-рабочим патроны во время Всероссийской стачки.
Новые радужные краски обрели и занимательные братовы загадки: «Что дороже всего на свете? Что острее, что жирнее? Что всего быстрее? А что мягче, что смелее и что слаще, что страшнее?». На них не сразу-то и ответишь – поразмышлять надобно.
Вопросы человеческих взаимоотношений, становления и огранки характера интересовали моего брата не меньше, чем мировые новости и последние научные открытия на границе химии и физики…
И хотя с братом мы роднились постоянным стремлением к новым знаниям, дорогой мой учитель постоянно опережал меня. А так хотелось идти рядом!
Крепила нашу дружбу и влюблённость в Чёрное море, раскрывшее нам свои синие солёные объятья в 1946 году. Путешествие к морю восхитило, и ничуть не огорчила смешная случайность. В то время некоторые вагоны не имели электричества, в фонарях горели свечи и «плакали», вот и накапал ночью воск на мои косы. Утром их старательно переплетал мой братец. Умничек!!!
Мы ходили с братом в горы, и он учил меня спускаться. Оказалось, это— сложнее, чем ползти вверх. Мы поднимались к Маяку на самом краю Толстого мыса, а потом купались в морской пене открытого моря. Штормило.
А как мы танцевали на летних танцплощадках вечернего Геленджика! Широкие вальсовые движения вели нас по кругу. Если же звучала мелодия танго, мы не топтались на одном месте: классические па, внезапные остановки и повороты с параллельным выходом приводили в изумление сидящих вокруг. С улыбчивым удовольствием ловила я завистливые взгляды красивых девушек и жалела их. Какой кавалер! У меня!
Наши милые звонкие и рифмованные прозвища служили нам весёлым подспорьем. Иногда я посещала вечерний сеанс фильма в летнем кинотеатре вторично, чтобы записать текст полюбившейся и запомнившейся нам песни при первом просмотре. Мой дорогой брат ждал меня у выхода и произносил наш известный домашний братско-сестринский пароль, я – отзыв. Никто в толпе не обращал на это внимания, а я знала, где братушка стоял. От моего любимого брата-наставника я получала умные и дальновидные советы в жизни. Он многое знал и умел.
Мой брат и я носили часы нашего отца-ветерана Великой Отечественной войны. Семейное наследство.
Идёт человек по жизни, и встречаются ему солнечная поляна сердечной любви и дремучий лес сказочных фантазий, снежная гора для восхождения за вечной истиной и глубокая пропасть непонимания, извилистая река горьких слёз, широкое поле духовной деятельности и прозрения и бесконечная долина покоя…
Испытание или запасной балл
Гриша пришёл из школы домой и на вопрос мамы: «Как дела?», ответил с некоторой, ему несвойственной заминкой: «Странная училка, новая по иностранному, разрешила приходить на урок с невыполненным заданием…».
«Быть не может!» – всплеснула руками мама, – «Ну ты и фантазёр, сынуля!».
«Завтра я попробую поступить так…»
На следующий день Григорий с хитроватой улыбкой встретил взгляд новой учительницы на уроке и произнёс: «Я не выполнил домашнее задание!».
Учительница внимательнее, чем обычно, посмотрела на него, и, раскрыв свою тетрадь, лежавшую рядом с закрытым журналом, вздохнула и произнесла: «Жаль, но я вынуждена поставить тебе… единицу!».
Гришины щёки запылали: он никогда не получал единиц, тем более по этому предмету, ибо слыл среди семиклассников литературным переводчиком.
Учительница напомнила ещё раз о новых правилах получения отметок на уроке, которые объясняла вчера.
Далее одни ученики читали стихотворение Гёте на немецком языке и свои переводы на русский, другие делали замечания: по произношению и точности переложения на родной язык. Отвлечься не было возможности, ибо многих поднимали для повторения только что высказанного мнения, согласия с ним или несогласия.
Подводила итоги учительница, естественно на иностранном, немецком языке, предлагая учащимся переводить её достаточно сложную речь в быстром темпе по частям. Одну часть никто перевести не мог.
Тут Гриша поднял руку: «Известный русский поэт перевёл это стихотворение Гёте, написанное им во дворе лесного домика так, что литературоведы полагают до сих пор, что его перевод превосходит оригинал, чего в литературе быть не может». Учительница не назвала имени поэта, но Григорий добавил: «Это наш великий русский поэт Михаил Лермонтов. Позднее несколько русских композиторов написали музыку и именно на эти стихи: Горные вершины спят во тьме ночной…»
Учительница оценила ответы всех учащихся, добавив некоторым полбалла или даже целый балл.
Грише добавила два балла и раскрыла классный журнал.
Соседка Григория по парте попросила дать ей дополнительное задание до пятёрки. У неё было четыре с половиной балла. В журнал пошла бы четвёрка.
«Приходи после уроков и доработай, пожалуйста», – согласилась учительница. «Я тоже приду», – сказал Григорий.
Занятия закончились, и через пять-семь минут девочка радостно покинула класс, выполнив новую работу и получив законную пятёрку в журнал.
Через четверть часа и Григорий был готов перевести объёмный текст. Учительница проверила – отличный перевод.
«У тебя, Гриша, есть теперь запасной балл: три плюс два равно пяти. Жаль, но в журнал я могу выставить за сегодняшнее число только четвёрку. У тебя ведь не было уважительной причины, чтобы не выполнить домашнее задание?».
«Не было», – выдохнул Гриша. «Спасибо, я всё понял…».
Учительница понимающе улыбнулась…
***
Рассказы взяты из автобиографической книги С.А. Медведевой «Свет воспоминаний».
