Николай Зиновьев. О стихах. Часть 1
О предках и цивилизации
"Зеленый месяц смотрит в лужу, мерцают звезды, воздух чист..." Такой вот чистой пасхальной ночью, когда воздух напоен ожиданием весны и чуда, прадед поэта выходил из беленой хатки в селе Братковском, замирал на крылечке в немом восхищении перед красотою Божьего мира, выразить которую словами не мог. Не умел. Но ощущал всей душою. И сокрушаясь своей немотой, он степенно крестился, читал молитву, внутренне настраиваясь на нелегкую дорогу к храму. До соседней станицы двенадцать верст - путь не ближний. Но он верил, что одолеет дорогу. С Богом одолеет.
Душ любимых спасения ради,
Богомолом прослывши окрест,
Раз в году в церковь хаживал прадед.
На коленях...
В соседний уезд.
Утоптанной тропкой мимо темных хат, мимо несмело зацветающих вишен, мимо почерневшей от дождей горбылины колодезного журавля, мимо, мимо. На чернеющий влажной землей проселок, на простор зеленеющего озимого поля, мимо спящей речушки. Мимо, мимо. Божий мир накануне Христова Воскресения чист и благостен. Из необъятной небесной тверди смотрит Господь глазами звезд на неоглядный земной простор, на маленькую человеческую фигурку, залитую лунным светом, упрямо ковыляющую своей дорогой к храму. Стерлись в лохмотья штаны, кровоточат исцарапанные колени, но он не даст себе поблажки. Он будет ползти из последних сил за все свои грехи, за грехи детей и будущих внуков, один из которых много лет спустя напишет:
Равнодушный к бесславью и славе, я
По родимой плыву стороне
На своем островке Православия,
Подгребайте, кто хочет, ко мне.
На земле все сгорит и расплавится,
Все сожрет ненасытный огонь,
Только мой островок и останется,
Потому что он - Божья ладонь.
А дед по отцовской линии сочинял стихи. Он записывал их в большую амбарную книгу. Бабушка вспоминала: книга была. Вечерами, когда все дневные труды завершались, когда наступало время отдыха, дед открывал заветную книгу. Эх, жаль не уберегла бабушка этот рукописный стихотворный сборник. Но как ее винить? До стихов ли ей было! Четверо детей на руках, хозяйство. Дед хворал. Он и умер-то совсем молодым, в тридцать три года. Но душа у него пела, и неспетая песня эта вместе с прадедовой истовой верой в Бога чудным образом сплелись и проросли в душе внука стихами пронзительной силы и мощи:
Сердцу грустно, духу нище.
Жизнь права, и смерть права.
Лето. Сельское кладбище.
Ни крестов, ни звезд. Трава.
Но среди травы могильной,
Бледен, тонок и высок,
Колосок - гербом фамильным.
Тонкий, хлебный колосок.
Н.Зиновьев: Мы считаем себя цивилизованным народом, Европой. Но взять наши корни - редко, кто дальше прабабушки, прадедушки что-то знает о своих предках. А африканские племена, дикари с нашей точки зрения, до 27-го колена знают, кого как звали, кто чем занимался, кто там был шаман, кто колдун. Ну, и кто из нас цивилизованней?
Н.Роженко: Обидный вопрос. Вот мы живем, не зная предков, и ничего, не кашляем. Живем себе, живем, и даже не плохо. Во всяком случае, в юбочках соломенных не бегаем, а носим цивильную одежду, ездим на хороших автомобилях.
Н.Зиновьев: Это одна сторона жизни, не духовная. Даже не душевная. Просто материальная.
Н.Роженко: Цивилизованность не в этом?
Н.Зиновьев: Конечно, нет. Я часто над этим думаю: насколько мы за 1000 лет продвинулись в прогрессе техническом. И ничуть не продвинулись в развитии человеческой личности. Наоборот, сделали шаг назад. Веры, каковая была у наших предков, у нас нет. Христианство у нас лубочное, просто мода на посещение церкви, мода - казаться верующим. Как у нас постятся? Пост, как очередная новомодная диета: я мясо есть не буду. Пошла в магазин, обсчитала, обвесила, а мясо не ест. Да лучше ты налопайся мяса, но не обманывай несчастную пенсионерку. Еда - это только вершина айсберга, а основное в посте - это борьба с самим собой, со своими грехами, со своими пороками. Пост - в душе, а не только в желудке. А если ты съешь кусочек сала или мяса, не такой уж это грех перед Богом, как обмануть, обидеть. Больше народу сейчас стало жить в городах, они оторвались от земли, они стали развращенней. Речь не только о России, о человечестве в принципе. Можно быстро ездить, далеко летать, а толку-то? Душе мы чем помогли? Ничем. Примеров уйма. Да вот, самый простой: раньше в автобусе всегда старикам место уступали. Сейчас этого не увидишь. Сидит молодая мама, рядом ребенок. Заходит старушка, ребенок порывается встать, мама одергивает: "Сиди, мы заплатили за билет деньги." Разве это прогресс?
Н.Роженко: Человек вообще мало меняется. Он сейчас носит другие одежды, ездит не в колеснице, а на автомобиле, но все осталось при нем: зависть, ненависть, любовь. Сумма знаний изменилась. А сам человек - не очень. Может, человек просто не способен к самосовершенствованию? Он может улучшать среду обитания, или ухудшать, но ничего не может изменить в себе.
Н.Зиновьев: Это такие уже философские вопросы, на которые даже трудно ответить. Семьдесят лет мы жили в обезбоженной стране воинствующего атеизма. Мы считали себя кузнецами своего счастья, мы считали - нет Творца! Мы сами себя творим. Ну и что мы из себя сотворили? Нового человека. Советского, так сказать. Пока были какие-то сдерживающие рамки, еще куда ни шло, а вот когда пресловутую свободу нам дали, человек и раскрылся. Какая пальба была в 90-е годы, какой везде ужас был! Вот к чему моральный кодекс строителя коммунизма привел. Какими стали люди! Так в советское время еще боялись. Украл 100 тысяч у государства...
Н.Роженко: Расстрелять!
Н.Зиновьев: Да, к стенке. Сейчас украл несколько миллиардов - пересадили в другое кресло.
Н.Роженко: А разве это правильно - расстреливать людей за деньги? Отнимать жизнь?
Н.Зиновьев: А правильно воровать у вдов? У пенсионеров, у детей?
Где чистых душ высокое родство?
Найти его - искать в стогу иголку.
Нас всех объединило воровство,
Как это ни печально, как ни горько.
И пусть меня хулят лжепатриоты:
"Да как он смеет? Что он говорит?"
Но, мой народ, достоин ли ты оды,
Когда крадешь цветы с могильных плит?
