Николай Зиновьев. О стихах. Часть 3
О сострадании и любви
Мы переживаем сложное время. "А когда времена были простыми?" - спросите вы. И что мне на это ответить? Когда человеку легко было противостоять злу, подлости, жестокости, негодяйству?
Малолетние подонки пинают ногами старую учительницу физкультуры, снимают это непотребство на видео и выставляют в Интернет.
Пассажиры на платформе столичного метро бросаются к упавшей на рельсы девушке не для того, чтобы помочь выбраться, не для того, чтобы предупредить машиниста, нет! Они спешат сделать "редкий кадр". Достают телефоны и снимают, снимают, как девушка гибнет под колесами.
Бабушка пытается продать родного внука на органы. Родного внука!
После взрывов в московском метро раненые, перепуганные люди ищут, на чем уехать. Таксисты тут же увеличили плату за проезд. В 10 раз! Спешили нажиться на несчастье. Что должно было случиться, чтобы мы стали такими?
О, дни лукавства! Злобы лета!
Лжи и предательства стезя.
Отрадней в дуло пистолета
Взглянуть, чем ближнему в глаза.
Тут даже мало быть поэтом,
Здесь только Богом надо быть,
Чтобы людей за все за это
Не ненавидеть, а любить.
С любовью у нас теперь большие проблемы, или, как говаривала героиня популярного советского фильма - напряженка. С сексом у нас теперь проблем нет, а вот с любовью... Особенно с любовью к ближнему... Вспомним!
Русскую литературу всегда отличало милосердие, "милость к падшим" призывал еще Александр Сергеевич Пушкин. Николай Васильевич Гоголь вывел на страницы своей повести бедного чиновника Акакия Башмачкина, жизнью заплатившего за новую шинель, - и мир заплакал, жалея несчастного. Большая литература не развлекала, она заставляла думать. Сердцем думать. Большая литература выполняла Божественную миссию воспитания любовью, учила сострадать.
Вослед прошедшей нищенке любой
Болит душа, как рана ножевая.
Но как отрадно сквозь тоску и боль
Подумать о душе своей: "Живая!"
Это уже Николай Зиновьев, но посыл тот же: жалеть человека. Жалеть! Иначе гибель всем и всему.
Как-то у одной литературствующей дамы прочитала рассказ о бомже, которого били в электричке. Ни грамма сострадания, ни йоты сочувствия. Холодный текст, равнодушная констатация факта. Как у видеокамеры, что увидела, то и записала. Не более. А между строк читалось брезгливое "фи". Конечно, за что любить бомжа? И пахнет он плохо, и глаз не радует. И облик человеческий почти утратил...Не смогла промолчать. Послала даме письмо и привела в пример два коротеньких стихотворения Николая Зиновьева.
В первом - бытовая картинка:
А я видел, как били бомжа
За кольцо колбасы. Били долго.
Били с толком его, не спеша,
С беспощадной улыбкой -
Как волка.
Он пытался им туфли кусать,
Под прилавок хотел закатиться.
И никто не посмел заступиться.
Только я вот решил...написать.
Всего-то девять строк, но они переворачивают душу. Конечно, нас, закаленных кровавыми зубодробительными боевиками, сводками новостей, поставляющими смерть и к завтраку, и к ужину - нас трудно пронять. У нас уже не тонкая чувствительная кожа, а броня непробиваемая. Нас голыми руками на слезу не возьмешь. Но поэт берет наши души в ладошки, бережно берет, и словом счищает коросту равнодушия. И вдруг, будто пелена спадает с глаз, и ты понимаешь, что били-то не волка. Били ЧЕ-ЛО-ВЕ-КА. И ему, человеку, было больно и страшно.
И ты чувствуешь эту боль, как свою, так, словно это ты валяешься под грязным прилавком, закрывая лицо разбитыми в кровь руками. А вокруг улюлюкает безжалостная толпа. По нынешним жестоким временам - это высшая доблесть человека, поэта - жалеть ближнего. Не человечество в целом. А того, кто рядом - вокзальную шлюшку, вонючего бомжа, потому что они - люди, потому что в каждом из них образ и подобие Божье.
Спали вместе пес с бомжом,
Выбрав место, где посуше.
А над ними виражом
Пролетали клином души.
Застонал бомж и застыл,
А душа прибилась к клину.
Пес проснулся и завыл
На всю русскую равнину.
Ну а клин, кренясь немного
В сизо-облачном дыму,
Полетел в объятья Бога,
А куда ж еще ему?..
