Галюся. Продолжение.
- Все это Галка, ведьма виновата, - думал истощавший, скрюченный, сгорбленный комок былого мужчины.
От грязных простыней остро воняло кислым потом, мочой и прелостью. В забродившем компоте пухла зеленая муха, и над черной мохнатой плесенью роились неспокойные мошки. В углу, над Гришкиной головой, покорно шевелился шмоток паутины.
Озлобленность на Галку заставляла его дышать глубже и чаще, отчего паутина роняла мелкую пыльцу на желтое лицо.
- Все она, подлая, черт бы ее побрал! - уже вслух плевался Гришка. - Опоила, изнутри опалила и хоть бы стаканчик напоследок налила, потушила.
В закисших глазах Григория отражалось низенькое окошко, с серой, пыльной сеткой тюли набекрень.
Гостей у Гришки уж давно не было. С тех пор как вздулся живот его как барабан, и пролилась на все сутулое тело желтизна крайней стадии цирроза. Никто не хотел задаром поить Григория, а, может, стать свидетелем его скорой неизбежной кончины.
Лишь бабка Панкратиха, прислонив обе руки к овалу исхудавших щек и уткнувшись лбом в грязное стекло, заглядывала в Гришкину комнату, силясь увидеть в темном углу кровати окоченевшее тело соседа. Встречая озлобленный острый взгляд, крестясь, спешила восвояси, одну об другую счесывая с калош куски приставшей грязи.
А он лежал и грешил на Галку. Вперемешку бранил соседку за допекшее любопытство и невыносимую правоту, ведь говорила старая: «Не пей!».
Перед глазами Григория проносилась его жизнь. Учеба в школе давалась легко. Шел отличником. Институт окончил без проблем, краснея дипломом. Жена на зависть всем – легка, красива, мягкоголоса. Три веселых мальчугана – гордость любого отца. И откуда, каким боком, какой ядовитой занозой вошла Галка в счастливую Гришкину жизнь?
Лебедой и полынью заросла осевшая темная могила, почернел и взял левее деревянный крест.
«Упаси, Господи, души усопших раб твоих…» - провожая уходящий день, крестясь, шептала Валентина Панкратьевна. Полгода она уже не встает с постели. Часы на стене размеренно делят ее время на секунды. «Шорк» - каждая из них отчитывается в том, что прошла.
Молится старушка и за сыновей своих, замерших в утробе, и мужа своего Василия, похороненного тридцать лет назад, и за соседа, сорокалетнего спившегося Григория.
Как не упрашивала она его не бегать к Галке за «горькой», каких страхов только не наводила на еще крепкую Гришкину голову - ничего не помогло. Жена с детьми осталась в доме. Сам ушел. Снял комнату. Так и жил припеваючи и припИваючи. Но не долго.
Нашли Григория не на кровати, а около нее, на полпути доползшего до двери, в едком зловонии собственных испражнений, оставляя за собой черный, толстый, грязный слой спекшейся крови.
А Галка… А что, Галка?! Она водку свою не пьет.
