Пластуны

Пластуны - уникальный род войск, существовавший ещё в Запорожской Сечи. Существуют разные версии происхождения самого слова «пластун». Пластун - воин, лежащий в засаде (залоге), распластавшийся. Есть версия, что пластунами в Запорожской Сечи называли охотников на зверя.

Героические пластуны

Так или иначе впоследствии из воинов, обладавших неслышной легкой походкой, прекрасным слухом, терпением, способных маскироваться и часами, а то и сутками находиться в засаде, были сформированы особые команды, специализировавшиеся на несении разведывательной и сторожевой службы. Можно считать, что пластуны - это предшественники современных спецназовцев.

В военные периоды Кубанское казачье войско выставляло до 18 пластунских батальонов. Вообще сама структура пластунов в войске была очень подвижна, довольна сложна и менялась с годами и по мере необходимости - форму: охотники-профессионалы, стрелки-разведчики, пешие, конные команды - это только некоторый перечень видов деятельности, существовавшей внутри самих пластунов.

По документам, которые я изучила, среди служивших в пластунах мне встретились представители известных фамилий, например: во 2-м пластунском батальоне хорунжий Немирович-Данченко (переведен из драгунов Белгородского полка), старший урядник 2-й сотни 4-го Пластунского батальона барон Егор Энгельгарт, очень часто встречается фамилия подъесаула Фирсова.

В пластунских батальонах служили казаки из разных станиц.

Например, согласно приказу, в списках увольняемых на льготу 1 октября 1904 года в 5-м Пластунском батальоне служили казаки из станиц: Должанской, Камышеватской, Ясенской, Старощербиновской, Староминской, Новощербиновской, Калниболотской, Конеловской, Копанской, Кисляковской, Крыловской, Привольной, Шкуринской, Екатериновской, Незамаевской, Уманской, Стародеревянковской, Новоминской, Старолеушковской, хуторов Челбасского, Куроейского, Сасыкского.

В урочище Кусары (в районе Дербента) в марте 1904 года находился 4-й кубанский пластунский батальон, в котором служили казаки из станиц: Тимашевской, Полтавской, Калниболотской, Новотитаровской, Медведовской, Тихорецкой, Дядьковской, Старомышастовской, Брюховецкой, Платнировской, Кореновской и других, из Темрюкского, Ейского, Лабинского, Баталпашинско-го,Кавказского,Лабинского отделов.

В этом же году в 4-й пластунский батальон прибыли на службу молодые казаки: станицы Терновской казак Василий Фурсов, ст. Архангельской казак Федор Затолокин, ст. Раздольной Илья Самков; ст. Кореновской казаки: Герасим Дахно, Андриан Закура, Стефан Баюра, Андрей Науменко, Федот Писаренко, Еремей Антонец, Дмитрий Машталир, Герасим Белокурый, Илья Нужный; ст. Платнировской: Сидор Гонтарь, Василий Убогий, Афанасий Кузьменко, Кирилл Сахно, Григорий Поддубный, Пимон Кисиль, Никифор Минтян, Михаил Грива; ст. Тихорецкой: Игнат Ростовцев, Василий Борисов, Илья Захаров; ст. Пластуновской: Лука Коновал, Максим Ткалыч, Авраам Ус, Афанасий Гребенник; ст.Дядьковской: Порфирий Лысенко, Константин Сторчак, Семен Артеменко, Василий Петрий.

Особым приказом из этого батальона в Кавказскую конную бригаду в числе других 20 пластунов был переведен на службу казак станицы Кореновской Герман Хить.

В годы Первой мировой войны пластуны проявляли невероятное мужество и выносливость. Обратимся к участникам и современникам тех событий. Из книги полковника Кубанского казачьего войска Елессева Ф. И. «Казаки на Кавказском фронте». Вот как он описывает переход 2-й Кубанской пластунской бригады генерала Гулыги: «10 ноября 1914 года 2-я Кубанская пластунская бригада генерала Гулыги была брошена из Алашкертской долины через Клыч-Гядукский перевал на поддержку частей 2-й Кавказской казачьей дивизии под Дугах, что на реке Евфрат. Через два-три дня она была оттянута назад и двинута спешно в Пассинскую долину на усиление 1-го Кавказского корпуса... Ущелье вьется вверх, суживается. Две-три версты карабкаемся по льду. Передние стали. — В чем дело? — Дороги нет... ступеньки надо вырубать. Туман такой, что собственного носа не видно. Временами, как привидение, выступают из тумана высокие льдистые утесы. Слышно: где-то глубоко, под утесами, шумит поток. Пластуны, как коки, карабкаются на утесы. Взобрались: льды, снег, клубы тумана... Тишина. Такая чуткая тишина, что чудится, будто слышишь шуршание тумана, цепляющегося за снег и льды. Будто кто-то мгновенно сбил папаху с головы Мадур-дага и ослепительно заблестела его лысина... Стоим на вершине хребта, а кругом, насколько хватает глаз, высятся снежные громады, клубятся облака.— Встать!.. Вперед! — доносит эхо из тумана, который опять так же быстро и незаметно скрыл от нас горы, как быстро и незаметно перед тем обнаружил снежные вершины на десятки и сотни верст. Легко пластуну спускаться вниз: завернись в бурку — и падай с утеса на утес, катись катком по откосам, пока не докатишься до теплой сакли... Переночевав в селении Даяр, которое похоже на дно глубочайшего колодца, в снегу выкопанного, опять втягиваемся в ущелье. Из ущелья выбрались на долину, замыкающуюся высокими, совершенно отвесными горами. Идем прямо к тем горам-стенам. В белой стене чернеет трещина. Это и есть знаменитый Кара-Дербентский проход, связывающий Алашкертскую долину с Пассинской. Вот мы уже у самой трещины и — вдруг: та-та-та... та-та-та... — над головой засвистали пули. Передние пластуны мгновенно рассыпались в цепи, согнувшись, побежали к стене. Задние, укрывшись за камнями, открыли огонь по хребту. Начальник связи послал нескольких ординарцев разыскать пластунских генералов. Бог весть, где и как нашли одного и другого. Передали приказание — и началось знаменитое отступательное наступление на турок, обложивших Сарыкамыш. Удиравшие до сих пор турки, увидев «новую обстановку», энергично нажали. Пластуны, отбиваясь 4 часа, еще 20 часов бегом спешили на выручку Сарыкамыша». «А снег по пояс. Мороз до 30 градусов. И на каждом шагу «чертовы мосты»... От сапог — ни воспоминаний. Черкески в лохмотьях. Ноги с обмороженными пальцами. А идут пластуны, будто пружинным шагом на парадном смотру. И увидели отборную армию Энвер-паши. И уничтожили армию. Турки, и те, что с Кеприкея, гнались за отступавшими пластунами, и те, что на Сарыкамыш наступали, в спину пластунов никогда не видали. Потому и мог в Батуме, на банкете, генерал Гулыга сказать врачам: «Раненого пластуна не переворачивать без толку, отыскивая входную и выходную рану, — входных ран в спину у пластунов не может быть!».

«Пластуны уже изрядно износились в своей одежде по горам и долам. Куркин писал: «К царю, в Меджингерт, на смотр «кавалеров» новых снаряжаем. Ломают головы сотенные командиры с взводными урядниками — кого послать? — Хоменка бы представить... — Так вин же зовсим босый, — отвечает взводный урядник. — Ну, Пахомова... — А вин в курдынськой одэжи ... — Тоди Хыля ... — А в його штанив чорт-ма ... — вторит другой взводный». Здесь, может быть, немного преувеличено Куркиным, но в действительности многое было так. Да и какое запасное обмундирование мог иметь каждый из пластунов в своем «сыдири» (мешке) за плечами? Харчи, шило, мыло и другую мелочь».

Из книги бывшего генерал-квартирмейстера штаба Кавказской армии, Генерального штаба генерала E.M. Macловского под заглавием «Мировая война на Кавказском фронте 1914-1917 гг.», изданная в Париже в 1933 году: «Во время штурма крепости Эрзерум один из батальонов донских пластунов, застигнутый снежной вьюгой, в одну ночь потерял около 500 казаков замерзшими и обмороженными. При взятии Эрзерума общие наши потери достигли 14 450 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести, из коих более 6000 — обмороженными. Зимой у соседей-пластунов произошло следующее: полусотня в 45 человек, сменившаяся с передовых позиций и возвращавшаяся по пробитой в снегу тропе, вся провалилась в ущелье и была засыпана снегом». Один из офицеров 4-й Кубанской пластунской бригады, бывшей по соседству с 4-й Кавказской стрелковой дивизией на хребте Шайтан-дат (Чертова гора), пишет: «В конце ноября 1916 года дожди сменились снегом; казаки, размещенные в юртах и палатках, терпели страшную стужу, т.к. сильный наверху ветер постоянно переворачивал эти жидкие жилища, гасил печи. Были случаи, когда ночью бешеным порывом ветра палатки уносились куда-то и бесследно засыпались снегом. Ежедневно часовые и подчаски в лучшем случае возвращались с поста с обмороженными конечностями и больными. Потом зачастую стали совсем засыпаться снегом полевые караулы. Выстрелы, которыми замерзшие пластуны хотели дать весть своим станичникам о постигшем их несчастье на посту, таяли в свисте и заунывной песне метели и бесследно, никем не услышанные, разносились в воздухе. Бывали случаи, когда целые сотни пластунов ночью заносились метелью, а утром отрывались полузамерзшими. Офицеры и солдаты 6-й Кавказской стрелковой дивизии, сменившей пластунов на этой позиции в конце декабря 1916 года, рассказывали, что находили с весенним талым снегом отдельных казаков и группы при боевом снаряжении, завернутых в бурки, занесенных ранее снегом на своем сторожевом посту. У одного пластуна-линейца ими была найдена записка в стволе винтовки следующего содержания: «Долго стрелял и никто меня не услышал. Погибаю за Родину, как часовой...». Эти свои цитаты генерал Масловский заканчивает такой фразой: «Трудно представить, что все это можно было переносить. И не было случая ропота».

Вот такими были казаки пластуны-молодцы.

Светлана СЫНЧА