Станица Сергиевская. Очерки, рассказы, документы, воспоминания
Из рассказов старушки стало понятным, что это была окраина Платнировской, которую те самые фашисты покинули перед вечером – шумно и быстро…
Арутюнян развернул карту.
-Наши должны быть где-то тут: Сергиевская – Медведовская… Нам надо обойти вот этот хутор, - он ткнул на карте в небольшую точку на изгибе речки, – и к началу дня быть в полку…
- Та тут недалечко, - добавила старушка. – Через мосток, навпростец и швыденько, с богом… Светало. Северо-восточный ветер затихал, но еще дышал в спины бойцов. Мела редкая поземка. Слева показались очертания незнакомого хутора, прикрывшегося голыми деревьями и соломенными крышами хат, правый берег извилистой речки. Справа высился высокий курган со сдвинутой на бок снежной шапкой, подтаявшей прошлым днем. Рядом еле заметными лентами виднелись траншеи, фигуры солдат.
- Неужели наши так быстро окопались, товарищ комиссар? – удивленно спросил Акопян.
- Сейчас узнаем…Гарник, Хуршудян, - позвал Арутюнян. – Узнай, сынок, кто там.
Любимец комиссара, двадцатилетний красавец Хуршудян, сын веселого Бакрада из горного армянского села Джаджур, лихо развернул коня, дернул уздечку, и он понесся в сторону тех самых траншей, потом резко повернул вдоль них, но было уже поздно. Ударили длинные очереди, Гарник завалился на гриву коня, который успел добежать к тачанкам, споткнулся и упал.
Мгновенно, с обоих флангов немцы открыли огонь. Лошади были перебиты. Горстка бойцов залегла в откосах дороги и, не прекращая огня, стала отходить назад. Вскоре был ранен Джангирян. Патроны подходили к концу. И тут, расскажет потом в 1970 году возле самого кургана полковник Ашот Арутюнян, я вспомнил о планшете с ценными оперативными документами, который остался лежать в полусотни метров в разбитой тачанке. Я сбросил с себя полушубок, поднялся и побежал. Не знаю, о чем думали немцы, но они залегли и прекратили стрельбу, пока планшет не оказался у меня в руках. Они опомнились, когда я бежал назад, петляя, падая, полз, стараясь помешать фашистам вести прицельный огонь, пока не добежал до своих и упал рядом с ординарцем Ткаченко. Немцы поднялись и шли на нас в полный рост, а у нас осталось всего по одному патрону для себя. Стояло чудесное утро. Мороз ослабел. Я посмотрел на своих. Легкий пар поднимался над их шинелями. Он отчетливо виднелся в лучах восходящего солнца… Начинался новый день. Таким красивым в оранжево-красном облачении тающей зари я видел его в первый и, подумал, в последний раз. Наши судьбы были предрешены. Это понимал каждый. И все же нам не суждено было умереть. Неожиданно в небе послышался нарастающий гул, и вскоре низко над землей пронеслась эскадрилья наших самолетов. На бреющем полете они прошлись над фашистскими траншеями, поливая их пулеметным огнем. Немцы, оставляя убитых, отступили. Перебежками мы ушли назад, к глубокой балке и вскоре нашли своих.
Не имея точных сведений о противнике, который удерживал оборону на северо-восточном участке ст.Сергиевская – х.Нижний – х.Суходольный, с траншеями и минными полями на протяжении более десятка километров, командиры полков к вечеру 7 февраля 1943 года силой отдельных подразделений вступили в бой.
В штабных оперативных сводках об этом сообщалось довольно скупо, и только сами участники тех былых боев, спустя десятки лет, воссоздали их отдельные эпизоды. Вот как запомнил свое первое и последнее боевое крещение рядовой Василий Боляков:
«После освобождения Усть-Лабинской десятки моих сверстников и однокашников 1925 года рождения были зачислены в 684-й стрелковый полк. Не сразу нас поставили на довольствие, а винтовки, кому не досталось, командиры посоветовали добыть в бою. Многие воины были еще не обмундированы, не обучены, не принявшие присягу. Вооружение было, разумеется, не классическое. Для меня, тогда 17-летнего паренька, было много непонятного. Я, например, ни разу не слышал объяснений предстоящих операций, не слышал инструктажей перед атаками. Было, вероятно, не до объяснений, не до инструктажей, не до уяснений задач: ближайших и дальнейших. Шли без больших привалов, по дорогам и на полях горящие немецкие автомашины, автобусы, трупы лошадей, а за Журавской – трупы немецких солдат. Когда мы вошли в Выселки, станицу только покинули немцы, их склады разгорались…
В Выселках мы были часов в 9-10 ночи на 6-е февраля. А к утру 6 февраля, уже примерно в 15-18 км западнее, где-то на подступах к ст.Сергиевской. И там, на степном стане, справа от дороги приняли первый бой с немцами. Они применили против нас артиллерию и минометы. К 10-11 дня мы перегруппировались на соседнем степном стане (таборе) и пошли на запад, а потом, пройдя ложбину, пошли над дорогой на северо-запад.
Мы шли в боевом порядке: третья рота слева, за ней уступом – вторая и первая. Часов в десять вечера немцы обстреляли нас с ротных минометов. Потерь не было абсолютно, потому что мы подошли тихо и настолько близко, что мины давали изрядный перелет и ложились сзади нас на добрую сотню метров.
Затем мы взяли левее и пошли севернее в обход немцам. Шли по полю, сильно поросшему бурьяном. Сделали два небольших перехода с привалами, сохраняя боевое построение. Часов в двенадцать ночи меня капитан Муратов назначил своим связным к командиру батальона. Объяснил, что по первому его приказанию я должен буду выходить из строя и отходить к 1-й роте, где был командир батальона. Всех нас предупредили, чтобы не кашляли громко, не закуривали, не звали друг друга. Это было ясным – близко были траншеи немцев или их передовой заслон.
Сделали привал. Долго ждали возвращения разведки (около часа), но, не дождавшись, вновь пошли в развернутом порядке уступом вправо. Шли около часа и, как мне тогда показалось, уже не на северо-запад и не на север, а в обход немцам, уже на восток. Привал. Была послана конная разведка. Она пошла (как мне показалось от бессонницы и усталости) еще более правее. Не дождавшись возвращения конной разведки мы пошли дальше. Я в цепи шел седьмым слева. Мы вышли на открытое и более чистое место от бурьяна. Неожиданно немцы открыли кинжальный пулеметно-автоматно-винтовочный огонь. Звуки выстрелов были настолько сильны, что мне тогда казалось, мы от них были в сотне метров. Завыли мины и хлопали уже поближе, за дорогой. Заработали наши автоматчики.
Перестрелка продолжалась более получаса. Помню такую картину: лежим мы на открытой местности, правый край нашего построения залег в более выгодном месте, поросшем бурьяном. Ночь темная, со всех сторон – слева, спереди и справа, на нас струятся разноцветные струи пулеметно-автоматных очередей трассирующих пуль. Визг, а потом шелест пролетающих низко над землей мин, звуки выстрелов слились в один звук. Трассирующие очереди шли очень низко над землей. Они косили бурьяны и сычали в снегу примерно сантиметров в 30-60. Многие из нас ждали команды «Огонь!», но трассирующие очереди настолько освещали нас, что командиры дали команду отойти на дорогу, а наш правый фланг обстреливал немцев по их левому крылу.
В тот момент справа от меня лежал рядовой Семен Ванин. Он получил тяжелое ранение разрывной пулей в область крестца. Я слышал его стоны. Его вытащили в кювет дороги. К утру пулеметный огонь со стороны немцев ослаб, тогда ударили мы – влево. Немцы замолчали.
Продолжение следует....
