Станица Сергиевская. Очерки, рассказы, документы, воспоминания
Светало. Наступало утро 8 февраля 1943 года. Подул сильный северный ветер, и мороз давал о себе знать. Лично я ног не чувствовал. Руки с трудом удерживали иранскую винтовку, которую в этих условиях часто клинило. Это не то, что в школе мы тренировались на деревянном оружии, сдавая нормы осовиахима…
Спустя более тридцати лет, я, сейчас подполковник Советский Армии, оцениваю ту обстановку, понимаю, что нам отводилась трудная задача – прощупать немецкую оборону и выявить их огневые точки. При той плотности ночного огня командиры рот не рискнули послать нас на прорыв, навстречу неизвестности и перекрестным светящимся трассам. Складывалось впечатление, что немец не имел недостатка в патронах и минах. Мы же считали каждую штучку. Скорее всего, мы не наступали, а огрызались, когда продвижение наших рот, вдоль немецких траншей было ими обозначено. Эту долгую разведку боем я не пойму до сих пор. Подойдя слишком близко и не имея стратегически обоснованной тактики действий, нас били вслепую. Прорыва не получилось. Короткими перебежками наша рота уходила вдаль немецкой обороны в сторону хутора Нижнего. Кубанская ровная степь до самого горизонта – плохое укрытие. Зачастую не спасало и то, что мы лежали в ожидании команды. Очереди, выпущенных немцами чуть повыше с огневых точек, курганов, быстро находили свои жертвы.
Вставая, чтобы отойти к дороге, я с трудом бежал рядом с Жорой Ткачевым и Самвелом Папазяном. Поднявшись во весь рост, Папазян махнул рукой: «Сюда, ребята!» - показал влево, но тут же завалился на бок. Я подполз к нему и увидел кровь на голове.
Капитан Муратов – командир батальона передал, что убитых будут перетаскивать к балке, куда мы вернулись до восхода солнца. Там, среди камыша и рогоза, нас ждало затишье. Солдаты постарше успели раздобыть на чердаке бывшего полевого стана обгоревший ячмень и початки кукурузы. Зерно передавали по горстям и ели трудно и долго, ибо надежды на вечно запоздалую кухню было мало. Появились маленькие костры, у которых пытались согреться по три-четыре человека. Среди тех, кто прошел этот ад от Моздока, были и мы, впервые обстрелянные юнцы. После разведки боем, я уже не встретил своих однокашников Славу Борисова и Володю Зайцева. Их в этот день унесут к балке, не обнаружив в бывших школьных пиджачках и фуфайках именные пистоны. Их, как и многих других, не успеют занести в списки подразделений.
Взрослые – служивые, закаленные бойцы, большей частью горные армяне - в этих условиях были покрепче. Кое-кто из моих сверстников в гражданской экипировке, как и я, с трудом перенесли четвертые полуголодные сутки и ночевки в степных балках с морозом до -15 и колючим ветром, который пронизывал насквозь и всегда запевал одному ему понятную заунывную песню. Я до сих пор помню их лица, когда полусогнутые руки они тянули к костру, пытались согреть их своим дыханием и не могли снять окаменевшие на морозе ботинки. Кое-кто плакал откровенно и, скорее всего, не от духовного упадка, а от режущей физической боли, распухших и окаменевших пальцев, тихо причитая: «Мама, мама». Я был среди них. В полковом медсанбате у меня обнаружили глубокое обморожение левой ноги и руки, и я был отправлен в полевой госпиталь. Обморожение и открывшийся суставной ревматизм навсегда остановили мое дальнейшее участие в боевых действиях. Первое мое боевое крещение было последним в продолжавшейся войне...»
* * *
Военная хроника, скупые строчки сводок Информбюро сообщали, что «...на Кубани шли успешные бои местного значения. Под мощным натиском наступающих дивизий враг вынужден отступать, неся значительные потери. Одна за другой освобождались станицы, хутора и города Кубани».
409-я дивизия второй день прощупывала в кубанской степи слабые места хорошо подготовленной обороны противника. Выполняя приказ штаба 37-й армии, ее полки правым флангом прошли восточную окраину станицы Платнировской... Подразделения 675-го стрелкового полка на рассвете 9 февраля сбили немецкий заградотряд и заняли небольшой хуторок Суходольный. Оставшиеся его жители, в основном женщины, старики и подростки всех шестнадцати обветшалых глинобитных хат, вышли из своих погребов навстречу своим освободителям...
Топились печи, доставались из тайников последние продовольственные запасы... Каждая хата стала частью боевого фронта, госпиталем для раненых и обмороженных...
Части 684-го стрелкового полка развернулись в направлении хутора Свобода, а батальонам 677-го полка предстояло через хутор Левченко форсировать по льду реку Кирпили и левым крылом выйти на северо-восточную окраину хутора Нижнего. Как станет потом известно, оборону у хуторов и станицы Сергиевской держала прославленная 46-я дивизия вермахта... Взятые полковыми разведчиками пленные немцы показали, что они принадлежат 42-му пехотному полку 46-й пехотной дивизии.
Получилось, что в степи встретились две дивизии, полк против полка...
Летописцев тогда не было... Жители х. Левченко - Мария Скуб, Александр Шостак, Раиса Каменева, Остап Нижник, Лукерья Манько, Яков Гармашов, Роман Сабаев, Миланья Ярошенко - добрые, истинно русские люди, вперемешку со слезами много лет спустя расскажут горькую правду о тех тяжелых боях... «Наши хаты своими огородами упирались в речку. Правый берег был покруче, косогором. Там немцы окопались давно. До их траншей было две сотни шагов. Что там той речки, которая со своими редкими прибрежными камышами и рогозом с того берега, была как на ладони? Под утро 9 февраля никто из нас не спал. Где-то ухало, светились и падали ракеты, прорывая морозную темень. Едва за окнами засерело, совсем рядом затарахтели пулеметы. Били с того проклятого берега по первым разведчикам, когда пригнувшись они бежали вдоль наших огородов мимо того самого рогоза и камышей. Их было человек двадцать. Это была разведка боем.... Всех покосили».
На санях, одеялах их потом стянут эти жители через огороды к своим хатам, а извещения-похоронки черным шрифтом «Ваш муж (сын), верный воинской присяге, в бою с немецко-фашистскими захватчиками за нашу социалистическую Родину пал смертью храбрых 09.02.1943 г. у х. Левченко». Тяжелая весть не сразу найдет адреса в далеких горных селах Армении, Нагорного Карабаха и Украины. Да и их фамилии военные архивы сохранят далеко не все. Но те, кто остался в сводках, своей смертью на поле боя, прорвавшись в бессмертие, заслуживают того, чтобы о них помнили сегодня живущие.
Старшего лейтенанта Андроника Алкешяна пулеметная очередь остановила в числе первых... Его принесли в хату после боя еще живого, но помочь ему уже было нельзя. Фотографию с тремя детьми и женой, письмо, что оказались в кармане гимнастерки, боевые друзья отошлют в Ереван. Их бережно, как самую дорогую реликвию, хранит сын Альберт.
«Здравствуйте, товарищ Римма, - писали его боевые друзья. С первого дня Отечественной войны мы служили в одной части. Старший лейтенант Алкешян А.Х. был одним из лучших командиров нашего полка. 9 февраля 1943 года между х.Левченко и Нижним Кореновского района на Кубани он героически погиб в неравном бою с проклятыми фашистами. Его смерть была для нас тяжелой утратой. Болью и слезами это горе отзовется в вашем сердце и сердцах ваших детей. Ваш муж погиб за наше правое дело. Трудно придется детям без отца, но пусть они знают, что он в трудное для Родины время отдал жизнь за счастье миллионов таких же детей, за их спокойное будущее...».
Продолжение следует...
