За всех, кто был пеплом развеян...

– Да я синий родился, синенький, как баклажан! Молчал - для крика-то силы нужны. Бабы соседские бегом велели отцу бежать за батюшкой да окрестить скорее, чтоб хотя бы помер душой крещеной – никто не верил, что доживу до утра! Почему синий? Да откуда в голодуху у матушки силы, чтобы крепенького родить?! Год-то – 34-й! Слышал, небось, о голодухе в те года? Мама положила на лавку – перекрестила, как попрощалась. А я выжил… Правда, очень скоро не знал уж, не напрасно ли выжил…

Михаил Андреевич Громов – малолетний узник фашистских концлагерей. К слову, и этот статус был присвоен ему лишь в результате долгих мытарств и хождений по кабинетам и судам. Не за льготами и какими-то особыми правами, положенными узникам, обращался Михаил Андреевич в различные инстанции – важно было восстановить, хотя и по прошествии многих лет, восстановить справедливость. Слишком много испытаний выпало на долю человека, чтобы можно было вот так просто забыть.

– У нас в районе сейчас насчитывается 34 малолетних узника фашистских концлагерей. И это через 70 лет после окончания войны! Еще в прошлом году было 36…

На мероприятии, посвященном Дню малолетнего узника, Михаил Андреевич Указом Президента Российской Федерации награжден юбилейной медалью «70 лет Победы в Великой Отечественной войне». Звучат поздравления, песни военных лет. Школьники инсценируют эпизоды из жизни узников фашистских лагерей – Бухенвальда, Освенцима, Майданека. Тревожный набат… От нахлынувших воспоминаний малолетние узники, а теперь уже очень пожилые люди, не могут сдержать слез.

Об этой долгой эпопее, об истории получения статуса малолетнего узника, Михаил Андреевич рассказывает скупо: что же сделаешь, если так неласково обошлась с ним судьба. Деревня, из которой восьмилетним мальчиком вместе с матерью и старшей сестрой был угнан на чужбину, в войну уничтожена гитлеровцами – сожжена дотла, ни о каких документах речи нет, и земляков война разбросала повсюду, не найти свидетелей, – потому-то так трудно собирались доказательства. Но – дело прошлое, справедливость восстановлена.

– В 1942 году это было, на Орловщине. Мама, сестра, много наших деревенских – всех погрузили в вагоны для скота и увезли. Всех трудоспособных разобрали фермеры немецкие – бауэры. Сестру Зину тоже забрал богатый бауэр, хозяйство у него было большое, работы невпроворот, одно хорошо – хозяйственный немец заботился не только о своих животных, работников тоже неплохо кормил, чтобы силы не теряли. Сестра Зина вернулась на родину уже после войны, вышла замуж, уехала с мужем в Ташкент.

А нас, негодных, по мнению бауэров, для тяжелой работы, поэтапно отправляли в фильтрационные лагеря. Мы с мамой попали в лагерь под Веной. Я-то маленький, страха еще не ведал, взрослым запрещали передвигаться по лагерю, а я ходил, и с банкой за баландой ходил, и так, прогуляться. Баланда – так, бурда, отрубей немножко да брюквы, полтора литра банка – на сутки, да граммов 50 хлеба. Однажды решил второй раз получить баланду – так повар узнал меня, отнял банку – во что теперь набирать?! Мама едва уговорила повара отдать банку – спасибо, добрый по-своему человек попался. А мог бы сдать, вмиг бы расстреляли. Убивали за все – из очереди вышел, слово ли сказал… Многие с ума сходили. За такими каждое утро и вечер приезжали здоровенные солдаты с резиновыми дубинками – трубка, а внутри арматура, загоняли в крытые машины, увозили. Мы думали – в больницу, и мечтали тоже подлечиться, но несчастных в газовых душегубках увозили сразу в крематорий… Погрузят в фургон – и пускают через выхлопную трубу газ. Тысячи увозили! А нас, наверное, сам Бог берег!

Михаил Андреевич словно сам поражается своей везучести. Тифом заболели до войны всей семьей – лежали на земляном полу вповалку на соломе, неделю вообще ничего не ели – как выжили?! Отец, донецкий шахтер, умер в 1939 году. Засыпало однажды в шахте, трое суток простоял в ледяной воде, после стал чахнуть. Без отца жизнь стала еше тяжелее.

– А я же ребенок, видно, мама меня ограждала от беды, как могла, – я и в лагере находил себе забаву: как в театр какой, ходил в одно огромное помещение, склад-не склад, ангар какой-то, но обуви там было – под потолок высокий, тысячи, да что там – миллионы пар! Я тем забавлялся, что примерял ботиночки… Хорошо, послушный был – мама запретила брать чужое, я и не трогал, иначе немцы бы сразу убили, они нарушений порядка не выносили. А я и не понимал тогда, где владельцы этих сапог, туфель да ботинок – от больших кирзачей до крохотных обуточек…

Поэтапно увозили в концлагеря Польши, Германии, Австрии. Однажды погрузили в вагон, поехали в обратную сторону, на восток. В первом вагоне – узники, последующий состав – орудия, танки, боеприпасы для гитлеровских дивизий в Советском Союзе. Специально так делали, чтоб партизаны под откос состав не пустили – разведка у наших работала. Все равно партизаны приспособились – подрывали позади вагона с узниками. Так Миша с матерью приехали в СССР, от западной границы – под Орел, видимо, не до узников стало фашистам, в неразберихе, – бои шли тогда, в 1942-м, упорнейшие, – разбежались истощенные голодные люди.

Стали пробираться в родные края. Все кругом разгромлено, по ночам прятались в церквах, они, как наиболее прочные здания, казались надежным укрытием. В деревнях люди делились последним – мерзлой картошкой, брюквой. Пацаны промышляли подле немецких кухонь – собирали по утрам пустые консервные банки, вылизывали остатки – по ободку остаются крохи. Когда началось наступление наших войск, жили в блиндажах, в окопах. Михаил Андреевич ясно помнит день освобождения.

– Врываются солдаты наши – черные, прокопченные, многие в бинтах: «Немцы есть в блиндаже? Всем выйти!» Боимся, а выходим – мы уже всего боялись к тому времени, не могли поверить, что это наконец наши. Сколько же народу было побито! Трупы на каждом шагу. Хоронили неглубоко – при пахоте часто покойников выпахивали. И наши, и немцы – все рядышком. У наших, кроме остатков боеприпасов – ничего, а вот у немцев часто находили – портсигары, мелкие вещички, даже губные гармошки попадались. Патронов, гранат, мин – видимо-невидимо! Пацаны нашли забаву – взрывали, сами подрывались часто. Военные наши игрушки – патроны да гранаты. Нашли с мамой бойцов наших убитых, лежат втроем на хорошем байковом одеяле, видно, в горячке боя не успели похоронить. Мы погребли солдат, а одеяло мама долго отстирывала от крови глиной да песком, сшила мне пальто – на спине так и осталось большое зеленое пятно – там, где кровь бойцов была… В 1944 году пошел в первый класс – в одном помещении 3-4 класса, писали на грифельных досках стержнями от батареек, на газетах – чернилами из сажи с буряком. За три километра ходил в лаптях в школу. Ничего-о, наша порода живучая! Мама моя до 90 годков прожила, и я еще шевелюсь, даром что синенький. Живу вот, как ровно за всех, кто в тех концлагерях пеплом был развеян...

В 1946 году вернулся старший брат Николай, перевез Мишу с матерью на Кубань – здесь жилось немного получше. Брат на трудодень 200 граммов пшеницы зарабатывал. Макуха – подсолнечная да соевая, выручка военная и послевоенная. Щи из щавеля, колоски собирали, которые у мальчишек объездчики отнимали, наши вроде люди, а – тоже с плетками…

Михаилу Андреевичу – 80 лет. Тяжелые воспоминания даются ему с трудом – часто умолкает, пытаясь справиться с волнением. Сколько все же испытаний выпало на долю человека! Испытаний, перевернувших всю последующую жизнь, не отпускавших от себя ни днем, ни ночью. Страшная эта война не будет забыта никогда, и никогда не будут забыты ее невинные жертвы и герои. Не позволят забыть воспоминания чудом оставшихся в живых малолетних узников, которыми делятся с нами ныне наши дорогие старики, не позволит забыть колокольный звон Бухенвальда…

Михаил Андреевич работал в колхозе имени Ленина в Кореновске ветфельдшером, в школе №3 – рабочим. Трудовой стаж – более 40 лет. Вырастил двоих детей. Дедушка троих внучек и прадедушка 6 правнуков. Прожил большую трудовую и, по большому счету, счастливую жизнь. И мечтает лишь о том, чтобы никогда и никому больше не выпало на долю такое, что выпало ему и многим, многим малолетним и взрослым узникам фашистских лагерей.

На вопрос: «Что Вы хотели бы пожелать молодым?» Михаил Андреевич, глубоко вздохнув и утирая повлажневшие глаза, молча протянул тетрадный листок, на котором аккуратным почерком выведено:

К молодежи

Смейся, танцуй и пой, молодежь!
С песней до ста лет доживешь,
Чтоб работа с песней в радость была
Да Родина – Россия цвела!
Чтоб жизнь и любовь вечной была
И в радость – цветы и трель соловья!

О счастье свободы и радости жизни бесценной – кто может знать лучше, чем узник?..

Фото автора